Глава 1.
2209 год, Москва.

По ярко освещенной, гудящей автомобильным шумом Тверской, по тротуару, заполненному прохожими, неспешно, даже почти не шевеля ногами, шла девочка двенадцати лет, но настолько хрупкая, что выглядела на одиннадцать. Внешность не давала разглядеть немного великоватая одежда, состоящая из джинсов, кроссовок на толстой подошве и серой ветровки, с надвинутым на самые глаза капюшоном. Тянулись тоненькие черные проводочки, почти целиком спрятанные под ветровкой. Но почему-то все косились на этого человечка крайне недобро.
На самом деле все старались обойти ее из-за того, что ее такая привычная для нашего взгляда одежда ярким пятном выделялась среди одинаково одетых, накрашенных и мило улыбающихся людей.
Закрытые от посторонних глаз капюшоном огромные глаза Хикари внимательно вглядывались в людей, пытаясь найти в них что-то, кроме холодной ненависти. Но все усилия были тщетны. Почти вся Москва ополчилась против кучки несчастных…
Удачно кривясь лицемерам под прикрытием простуды, она кое-как добралась до метро, а по служебному коридору – во внутренности ультрасовременного и модного – в духе семнадцатого века – посольства Евро Союза.
Хикари бесшумно, семеня на самых кончиках пальцев, пересекла мягко сверкавший пол белого с сероватыми «волнами» мрамора. Холл был полон нежного солнечного, но все-таки искусственного света. Огромная старинная люстра, слегка отреставрированная специалистами, разливала его, не оставляя ни единой тени – все было полно теплоты и мягкости.
С легкостью, говорившей о привычке, девочка поднялась на второй этаж и, не обращая внимания на табличку «Не беспокоить», вошла в темноватый, но тоже богато обставленный и украшенный кабинет.
Прямо перед ней стоял широкий дубовый стол, заваленный бумагами и почти черным силуэтом выделявшийся на полузанавешенном проеме. Окно, сиявшее ярким посередине, но смягчающимся к краям и почти прозрачным около штор белым уличным светом, делало склонившуюся над столом фигуру человека, словно вырезанной из черного картона.
Слегка колышущиеся желто-бежевые шторы с мягко-коричневой полосой внизу и золотой тесьмой золотили кабинет.
Скрип антикварной ручки неприятно резал слух. Хикари кашлянула. Человек поднял голову.
- А… Доченька… - желчно выдавил он.
- Здравствуй, папочка, - делая попытку улыбнуться, пробормотала Хикари.
- Зачем пришла?
- Соскучилась, - пожала плечами девочка. – Разве у меня должен быть повод?
- Когда ты так говоришь, значит, тебе нужна информация.
- Пусть так. Мне нужна информация.
- А разве в Интернете или в книгах, новостях – да в чем угодно! – ее нет?
- Такой – точно нет.
Мужчина откинулся в кресле с такой силой, что несчастная мебель скрипнула.
- Хочешь знать коды полиции Ее Светлости?
Хикари чуть не сказала, что эти коды знают все ее знакомые «хакеры старой закалки» (самые крутые) и остальные «независимые». Но сдержалась. Жизнь в постоянном страхе разоблачения и в доме дипломата научит и не таком вещам. Вместо этого она осторожно спросила:
- Почему в порту Нагасаки такое оживление?
Отец улыбнулся. Вопрос не по теме – пробный камень.
- Переустраивают. Однако странно!
- Что именно?
- По Москве бродит множество слухов, а моя дочь, истинная москвичка, даже не хочет их проверить.
- Мало ли что люди бают. О прямой ветке уже давно говорят, а сделать не могут. Что, не так? – усмехнулась девочка.
Дипломат вместо ответа затянулся кубинской сигарой. По кабинету поплыл сизоватый дымок. Хикари брезгливо поморщилась и замахала ладонью, дабы не вдыхать отраву.
- Василий Евграфович Тимирязев! Вам в детстве не говорили, что курение вредит здоровью? – строго спросила Томоэ.
- Но ведь это модно! – удивленно заморгал глазами Тимирязев.
- А лечиться тоже будем, когда Ее Светлость это в моду введет?
- Лечение есть отвратительнейшее… - затянул было неудавшийся модник. Но, заметив холодно-злой взгляд дочери, поперхнулся и перестал развивать эту тему. – Что ты хотела узнать на этот раз?
- Что твориться в Петербурге?
- Ничего особенного, - быстро ответил Василий. – Маленькая демонстрация…
- …разогнанная с жестокостью Холокоста, не так ли? Отец, ты разве не видишь, что это ужасно?
Взгляд мужчины стал пустым – как и у всех, кому задавался этот вопрос.
- Так угодно Повелительнице, - деревянным голосом пробормотал отец Хикари.
«Ну вот. Снова», - тоскливо подумала Хикари. – «Они разучились мыслить. Как у Стругацких. Только нет  у нас излучателей… Только малолетка, возомнившая себя главной».
Помотав отяжелевшей головой, она пытливо посмотрела на свой бесценный источник информации. Вот ведь парадокс – у одного из наизаконопослушнейших граждан Великой России дочь, ненавидящая закон до крайности.
- Доченька, я в… э… седьмой раз спрашиваю цель твоего визита. Я хочу услышать ответ.
- Пусть будет по-твоему. Что называют Экспрессом на Солнце?
Если бы отец пригляделся к лицу дочери, когда с ее уст слетел этот странный вопрос, то увидел бы жгучее нетерпение и тягу знать закрытую информацию. Но так как Василий Евграфович не был наблюдателен, да и не любил оное, то выражение лица осталось неизвестным… к счастью.
- Экспресс? – задумчиво протянул Тимирязев. – Надеюсь, ты хорошо знаешь наши поселения вне Земли? Иначе…
- На Луне – Дождливый, Солнце-Тень и часть космодрома, на Марсе – Аресиум, резиденция и восстановленный макет в масштабе 1:1 садов Семирамиды., на Венере – Токио-Сити, Новый Владивосток и городок Душанбе-2 в рамках озеленительного проекта. На солнечных облаках – Новая Москва, столица космоса ближнего общепризнанная. Об остальных планетах и спутниках нет речи, поскольку там проходят испытания, исследования и практику ученые, поэтому признаны Мировым Достоянием, - пулеметом выпалила Хикари.
- А пресловутый Террор-Хоррор? – коварно ухмыльнулся отец.
- Признан всегалактической тюрьмой для особо опасных преступников. Власть на него не распространяется.
- Тогда зачем Консульский суд?
- Он выносит приговор и ссылает в тюрьму, недавно тобой упомянутую. Либо на исправительные работы на Плутон.
Дипломат протянул руку, перегнувшись через стол, и похлопал Томоэ по плечу. Ее лицо осталось бесстрастным.
- Молодец, дочурка. Тогда последний вопрос: чем связаны все поселения с Землей?
- Ну… - Хикари задумалась. – Алхимическими путями?
- Опять ты со своим жаргоном… - тяжело вздохнул Василий. – Но суть ты уловила. Насколько я помню, пути еще ни разу не подводились к космодрому Новой Москвы. В противном случае пришлось бы все время держать неподалеку от путей команду механиков, потому что солнечный ветер подтачивал бы рельсы…
- Папа! Я знаю техническую сторону вопроса!
- Не перебивай старших! Поэтому недавно был найден естественный поток частиц от Земли к Солнцу. Как бы необычно это не звучало, но он сильно петляет и изменяется в зависимости от движения не только Солнца и Земли, но и остальных планет.
- При чем тут тогда Экспресс? Обычный поезд дальнего следования с кучей остановок.
- Не спеши. Кстати, почему ты не упомянула о Меркурии?
- Он признан непригодным для обитания. Небольшая международная исследовательская станция функционирует, но там изучают клеточную эволюцию. Попросту выращивают человека из инфузории.
- Хм… Понятно. Так вот. Ветка проходит только к крупнейшим станциям.
Заметив недоумение на лице дочери, отец добавил:
- Таким как Токио-Сити, Солнце-Тень и Арсениум. Конечно, и к Новой Москве. Также проходит над руинами Нью-Дублина на Меркурии.
- Так Нью-Дублин вроде… того… землетрясением… - недоверчиво протянула Томоэ.
- Город сам отстроился, - сделав упор на слово «сам», ответил Василий. – Итак, осталась только отправка. А это от меня ты ни за что не услышишь.
- Оно мне надо! Космопорт Токио.
Отпивший коньяку Тимирязев поперхнулся, выпустив фонтан брызг. В спешке он принялся перетряхивать подмокшие бумаги, слегка покашливая.
- Что, коньячок впрок не пошел? – съязвила Хикари.
Напоперхавшийся родственник смог лишь махнуть рукой: мол, топай уже отсюда. Не заставив его повторять дважды, Хикари исчезла.

***
Квартира на Красносельской, Москва.

Хикари потянулась к белому треугольничку выключателя. Вспыхнувший свет залил ужасную картину разгрома.
- Странно… Все разбросано, но на месте.
Одежда, бережно уложенная в шкаф и выглаженная, горками и слоями была разбросана по полу комнаты. Дверцы шкафов распахнуты настежь и кое-где болтаются на одном гвозде. Книги безжалостно выкинуты из стеллажа, потрепанны и некоторые экземпляры с вырванными страницами. Жалобно поскрипывала перекошенная люстра, наклонившаяся под тяжестью освинцованных брюк. Окно было слегка приоткрыто, и ледяной воздух просачивался в остудившуюся уже комнату. Шаловливый ветерок переворачивал странички раскрытых книг и играл хлопьями снежной пыли.
Девочка осторожно переступила пирамидки из вещей, приближаясь к столу, также перерытому. Сверху лежал плоский конверт из плотной, охристого оттенка бумаги с розовой псевдосургучной печатью. Ни спереди, ни сзади не было ни единой надписи, вроде адреса, индекса или хотя бы имени адресата.
Она подавила невольный вздох. Самое страшное ожидание подтвердилось. Это письмо способно превратить ее жизнь в каторгу. Но оно не было слегка объемным, словно внутри какая-нибудь мелочь вроде ручки или брелка, или зеркальца.
Невольно Хикари вспомнился рассказ ныне покойной Ирочки. Она рассказывала, что в ее комнате, более-менее бывшей в порядке после ее ухода, но обнаружившей следы обыска по возвращению, на столе лежал такой же конверт, но слегка выпуклый внизу. При вскрытии из него выпала ручка из черной пластмассы. Вскоре ее схватили при попытке бегства от судьбы. Эта предательская ручка пропитала ее кожу неким газом, позволившим полиции моды схватить Ирочку и отправить в Петербург. Через год Ирочка, человек слабого здоровья, подпольно отправила в штаб все, что смогла узнать и записку с датой ее смерти. И попытка вызволить ее из бывшего Эрмитажа лишь усугубила и без того тяжелые отношения с властью. Ирочку повесили… Вместе с десятком других несчастных.
Хикари задумалась. Ее привычка сидеть дома, изредка выходя в библиотеку или на выставки, спасла жизнь и оставила попытку к бегству. Ирочка-то не сидела на месте.
Связав все книги в стопки и побросав кое-какие необходимые вещи в сумку, Томоэ положила оружие и некоторые тома в рюкзак. Счет шел не на часы и даже не на минуты. Свобода исчислялась секундами. Чем быстрее она покинет Москву, тем больше было шансов спастись от преследователей.
Забежав в библиотеку, оставив там все книги и взяв с библиотекарей страшную клятву не рассказывать о ней, девочка примчалась на вокзал и едва успела на между страногородопригородную электричку. Усевшись на место у окна, она придала лицу скучающее выражение. По опустевшей платформе бегали какие-то странные люди, похожие то ли на безумных беглецов из психушки, то ли на опоздавших и поэтому злившихся врачей. Они что-то тыкали в нос несчастно-обалделому начальнику вокзала, но уходящий поезд, нагло стучавший колесами и слегка поскрипывавший, уже удалялся в сторону Украины, одной из стран Союза.
Со вздохом облегчения Хикари откинулась на спинку сиденья. Никто не обратил на нее внимания – электричка в Москве была чуть ли не единственным местом, где люди без страха за свою жизнь и свободу выражали свободно свои эмоции. Расстегнутые плащи открывали неуставную одежду. Сгорбленные спины, потухшие глаза, хриплое дыхание – эти обыденные в наших электропоездах вещи наполняли их в этом странном времени и месте, этом подозрительном городе… Москве.

Через час поезд, кряхтя и стеная умирающим старым мотором, медленно подошел к обветшалой платформе с пузырящимся, прогретым нежным солнцем, пыльным и светловатым асфальтом. На проржавевших столбах болталась облупившаяся табличка со зловещей черной надписью «Чернобыль». Рядом с платформой – покосившийся старинный знак аж из двадцатого века – «Опасно для жизни».
Ступив на слаборадиоактивную твердую платформу, москвичка в энном поколении сделала глубокий вдох, на секунду задержала дыхание, а после с удивительно мягкой медлительностью выдохнула. Терпкий воздух загудел, заскрипел, залился тысячей стонущих голосов деталей старенького поезда. Девочка повернулась к уходящему вдаль, в морозную сторону, составу. Эта ржавчина спасла ее от безвременной кончины в склякотном, насквозь промерзшем из-за близости бывшей Дании, жестоко-прекрасном Санкт-Петербурге. Ледяной город, столица стонущих… Одно воспоминание о нем – и по спине беглянки пробежал холодок. Все теплое вязкое очарование исчезло. Передернув худенькими плечами, Хикари спрыгнула в клубящиеся запыленные терновые кусты. Алые розы, кое-где бывшие на стеблях, одурманивали воздух своим густым, тяжелым ароматом. Нездоровый ветер дул со столетних болот, перекрывших дорогу к осыпающимся стенам реактора.
Путь через зараженные топи, с толпами мутировавших и нормальных малярийных комаров, где каждый шаг может стать последним, где, по слухам, обитала акула-мутант, караулящая всех неосторожных, обещал быть интереснее игр со смертью…

В смысле почти?

У нее мама любит Японию и сама оттуда, хотя ее семья - русские)

Кровь. Бомба. Взрыв. Фонарь.
Крики чьи-то. Боль. Угар.
Вой сирены под окном.
Надо было выпить бром...

Крыша. Солнце. Нет, кровать.
Долго мне еще лежать?
Нет руки и нет ноги.
Эх, Механик... помоги!

Встал. Иду. Устал. Упал.
Вверх подняли. Течет кран.
Дали пить. Кладут в кровать.
Говорят, что нужно спать...

Лето. Смех. Качели. Грезы.
По щекам - больные слезы...